Филипп Красивый и тамплиеры

Одной из самых ярких и драматичных страниц в правление Филиппа Красивого да и вообще в истории Франции является разгром ордена тамплиеров и казнь его руководителей. Стоит вновь обратиться к творчеству Мориса Дрюона, ибо никто так ярко и интересно не написал об этих событиях, как этот французский писатель в своем романе «Железный король».

В начале XIV века Филипп IV, король, прославившийся своей редкостной красотой, был неограниченным повелителем Франции. Только одна сила осмелилась поднять голову — Орден тамплиеров. Эта разветвленная организация, военная, религиозная и финансовая в одно и то же время, прославилась и разбогатела в период крестовых походов.

В ту пору все младшие отпрыски знатных родов мечтали поскорее надеть длинный белый плащ с черным крестом — традиционное облачение рыцарей-тамплиеров. Уже от самого слова «тамплиер» веяло духом дальних странствий и подвигов, оно вызывало в воображении корабли, идущие на Восток с гордо раздутыми парусами, страны, где вечно сини небеса, коней, мчащих всадников в атаку через пески пустыни, все сокровища Аравии, богатый выкуп за пленников, отбитые у врага города, отданные на поток и разграбление, крепости, к которым от морского берега ведут гигантские лестницы. Говорили даже, что у тамплиеров есть свои тайные гавани, откуда они отплывают в неведомые земли…

Резиденцией тамплиеров в Париже был замок Тампль. В те времена эта каменная громада включала в себя башенку, церковь, дворцы, дома, дворы и сады. Это была «настоящая крепость в самом сердце Парижа. Здесь в течение двух веков жили, творили молитвы и суд тамплиеры, здесь находили они ночлег, здесь обсуждали планы дальних походов, здесь, в этой башенке, хранилась казна Французского государства, вверенная их попечению и их власти. Сюда после неудачных крестовых походов Людовика Святого, после падения Палестины и Кипра возвращались они в сопровождении своих оруженосцев, своих мулов, груженных золотом, своей кавалерии на чистокровных арабских конях и своих черных рабов».

Они «пользовались незаслуженно большими привилегиями, не по чину гордились. Были Христовым воинством, а превратились в банкиров церкви и короны. А чем больше у тебя должников, тем больше врагов».

Слишком независимое положение тамплиеров беспокоило Филиппа Красивого, а их неисчислимые богатства возбуждали его алчность.

Трагедия началась в тот день, когда король попросил принять его в Орден тамплиеров, чтобы самому стать Великим магистром. Это обеспечило бы ему и доступ к огромным богатствам тамплиеров, и власть над этой мощной структурой. Капитул ответил ему отказом, высокомерным и категорическим отказом, ибо в их правилах записано раз и навсегда: «Среди командоров наших не может быть государей«. Не забыл король Франции своей неудачи, не забыл нанесенной ему обиды. Действовал теперь хитростью, вдвойне осыпая Великого магистра ордена Жака де Молэ милостями и знаками дружеского расположения. Великий магистр крестил дочь короля Изабеллу. Однако королевскую казну переместили из Тампля в Лувр.

В то же самое время о тамплиерах начали распространять всевозможные слухи: говорили, что у них одно на уме — набивать мошну, а Гроб Господень пусть-де остается в руках неверных, что они наживаются на продаже зерна и что они виновники голода. Говорили, что у них процветают противоестественные нравы и что черные их рабы — волшебники и колдуны… Особенно упорно говорили, что во время церемонии приема неофитов заставляли отрекаться от Христа, плевать на Святое распятие, принуждали ко всевозможным мерзостям. Под тем предлогом, что пора, мол, положить конец недостойным слухам, Филипп Красивый предложил Великому магистру во имя интересов и чести Ордена расследование. И Жак де Молэ согласился. Но октябрьским днем 1307 года король Филипп, еще задолго до того раскинувший гигантскую сыскную сеть, приказал от имени Святой инквизиции арестовать всех тамплиеров Франции по обвинению в ереси. Ногарэ самолично арестовал Жака де Молэ и сто сорок рыцарей, проживавших в Тампле…

Филипп затеял против тамплиеров судебный процесс. Второго такого судилища не знала история, ибо по ходу дела было привлечено около пятнадцати тысяч обвиняемых. Нет такой низости, к которой не прибегли бы судьи на этом процессе, длившемся целых семь лет.

Не раз видели тамплиеров на церковной паперти, где они показывали верующим переломанные во время пыток ноги. Люди были свидетелями того, как на площадях городов Франции раскладывали костры и сотнями сжигали на них рыцарей-храмовников. Обвинения были настолько нелепыми, надуманными, что некоторые церковные комиссии отказывались выносить приговор. Пришлось даже назначить новых епископов — например, брата коадъютора Ангеррана де Мариньи, — с целью добиться осуждения тамплиеров. Поговаривали, что сам папа Климент V уступил против воли, ибо, находясь в руках короля, убоялся судьбы предшественника своего папы Бонифация. К тому же за эти семь лет зерна не стало больше, цены на хлеб не упали, а возросли, и приходилось признать, что виновны в этом не тамплиеры.

Закончилось судилище казнью Великого магистра и его приближенных. Жака де Молэ и его соратника приора Нормандии Жоффруа де Шарнэ сожгли на костре. Сцена этой казни – одна из самых сильных в романе.

«Подручные палача, расталкивая народ, хлопотали вокруг костра — кто бегом подносил поленья, кто ворошил уголья длинными железными крючьями…

Костер разгорелся с новой силой, и Жоффруа де Шарнэ, приор Нормандии, охваченный пламенем, уже напоминал обуглившийся ствол, который потрескивал в огне, покрывался пузырями, обращаясь постепенно в пепел, рассыпаясь пеплом. Многие женщины теряли сознание. Другие сломя голову бросались к берегу, нагибались над протокой и даже не боролись с приступами рвоты, хотя король сидел чуть ли не напротив. Толпа, охрипшая от крика, примолкла, и кое-кто уже уверял, что совершится чудо, ибо ветер упорно дул все в том же направлении и пламя еще не коснулось Великого магистра. Нет, неспроста его так долго не берет огонь, неспроста костер с его стороны не желает гореть. Но вдруг верхние поленья осели, и пламя, получив новую пищу, взмыло вверх, к ногам Жака де Молэ… Внезапно завесу пламени прорвал голос Великого магистра, и слова его были обращены ко всем и к каждому и беспощадно разили каждого. И так неодолима была сила этого голоса, что казалось, принадлежит он уже не человеку, а идет из нездешнего мира. — Позор! Позор! — кричал он. — Вы все видите, что гибнут невинные. Позор на всех вас! Господь Бог нас рассудит! Коварный язык пламени подкрался к нему, опалил бороду, в мгновение ока уничтожил бумажную митру, поджег седые волосы. Толпа безмолвствовала в оцепенении. Людям казалось, что на их глазах жгут безумного пророка. Лицо Великого магистра, пожираемого пламенем, было повернуто к королевской галерее. И громовой голос, сея страх, вещал: — Папа Климент.., рыцарь Гийом де Ногарэ, король Филипп.., не пройдет и года, как я призову вас на суд Божий и воздается вам справедливая кара! Проклятие! Проклятие на ваш род до тринадцатого колена!.. Пламя закрыло ему рот и заглушило последний крик Великого магистра. И в течение минуты, которая показалась зрителям нескончаемо долгой, он боролся со смертью. Наконец тело его, перегнувшись пополам, бессильно повисло на веревках. Веревки лопнули. Великий магистр рухнул в бушующий огонь, и из багровых языков пламени выступила поднятая рука. И пока не почернела, не обуглилась, все еще с угрозой вздымалась к небесам…

И все взоры невольно обращались к галерее. Король по-прежнему стоял у балюстрады. Не отрываясь смотрел он на обуглившуюся руку Великого магистра, которая чернела на фоне багрово-красных поленьев. Обугленная рука — вот и все, что осталось от могущества и славы Великого магистра, все, что осталось от знаменитого Ордена тамплиеров. Но недвижимая эта рука застыла в жесте, предающем проклятию». Тогда Филипп Красивый ещё не знал, что в течение года все три проклятые Великим магистром человека сойдут в могилу.

Оцените статью
Добавить комментарий