Движемся дальше.
Сам дневник
Продолжаю дневник. Иногда текст будет перемежаться фотографиями. Я постараюсь сделать разным текст дневника и текст подписей под фотографиями.
В выходной после ДР ездили в деревню. Повсюду ещё снег, только проталины кое-где. Но лес уже другой. Совсем другой, живой и яркий цвет приобрели ветви берез, осин, ив. Я очень люблю такой лес. Он имеет прекрасные, чуть дымчатые, неуловимые почти и невыразимые словами оттенки. И только сосны и ели щеголяют своей неизменностью среди этого ещё не совсем показавшего себя невнимательному наблюдателю, но уже существующего буйства.
В саду частично тоже проталины. Осенью я не укрыла свои маленькие хвойнички от ярких лучей солнца конца зимы и начала весны, поскольку снег выпал слишком рано, его было слишком много, и мы не стали разыскивать эту малышню среди снега.
Но вот идет весна, снег тает, малыши могут появиться из-под снега, а поскольку корешки их ещё не начали работать, возможен ожог хвои солнечными лучами. Будучи неопытным садоводом, я в предыдущие годы потеряла два кипарисовика, несколько туй и сосну горную «Пумилио». В прошлый выходной все хвойнички были ещё под снегом. В этот началось постепенное появление самых первых. Высунула верхушечку ель «Коника». Туя Филифера Нана, которую я зову Лохматушечка, вылезла из-под снега вся. Но земля совсем не мороженая, так что туечка вроде бы жива.
Ещё проявилась из-под снега роза Аспирин. Эту Аспиринку мы сажали в прошлом году. Она сама по себе низенькая, да и была послабее своих подруг. За лето она подарила нам всего один цветочек, да и тот был в рыжих точках, так что я не стала его выкладывать в дневник. А когда осенью мы укрывали более высокие розы, то Аспиринку просто не нашли под снегом, поскольку её завалило всю. Так она и зимовала неукрытая, и я за неё тоже волновалась. Тут смотрю, старый побег, с которым мы её сажали, чёрный, а молодой совершенно зелененький, и даже с зелененькими листочками.
Всех их трёх я замотала марлей во избежание солнечных ожогов. На клумбе оттаяли ирисы.
В дом лучше не заходить. Прошлый год был исключительный в смысле мышей. Все тогда – и экстрасенсы, и сущности – считали летом, что это дело рук Овчарки. Мышей было слишком много, и они были слишком умные. Пока не было кошек, мы щедро раскладывали им отравы, вся отрава тут же пожиралась, но ни одной сдохшей мыши мы ни разу не видели. Да и мышей меньше не становилось. Володя ставил каждый вечер несколько мышеловок. Утром мы обнаруживали все мышеловки схлопнутыми, приманка съедена, но ни одной мыши не попалось. Володя их звал «Интеллектуальные мыши».
Когда появились кошки, стало полегче. Кошки у нас тоже интеллектуальные, и очень часто, проснувшись утром, я обнаруживала у своей кровати аккуратно положенную на видном месте дохлую мышь. Иногда я собирала мышей по всему дому. Это стало для кошек главным развлечением.
Экстрасенсы проанализировали ситуацию, и пришли к выводу, что такие мыши и в таком количестве здесь не просто так. У этих мышей есть специальные экстрасенсы-мышеводы. И планируется устроить активное нашествие таких мышей, чтобы они были повсюду, отовсюду лезли, скопились вокруг меня, начали по мне карабкаться и т. д. Словом, это было нужно, чтобы шокировать, запугать, довести до истерики, и в конечном итоге сломать морально.
Но организаторы этого действа не учли наличия в доме двух кошек, и их особые отношения с мышами. В общем, эффектного нападения не получилось.
Ты всё время спрашиваешь, Саш, почему он не может послать людей, захватить меня, и с помощью людей сделать всё, что захочет. А вот не получается у него.
В первое лето нашего знакомства всё было относительно мирно.
На следующее лето всё обострилось настолько, что люди начали около дома появляться. В то лето рядом со мной ещё не было ни одного экстрасенса, а сущности (тогда их было ещё очень мало) говорили, что на доме стоит защита, и никто не сможет в дом зайти.
Он посылал людей, чтобы они хорошенько меня проучили, чтобы я навсегда забыла о гордости и чувстве собственного достоинства.
Забора тогда ещё не было, и я людей чувствовала у самых окон. У меня в голове звучало постоянно, что в доме я защищена, но выходить из дома с наступлением темноты нельзя. Люди ходили вокруг дома и возвращались ни с чем. Были там и экстрасенсы, иногда я вступала с ними в контакт. Овчарка потом признался, что двери и окна в доме как заколдованные и не поддаются ничему. Кто поставил мне такую защиту, я не знаю.
Осенью, когда стало ясно, что все ухищрения бесполезны, он со злости стал посылать людей с оружием, чтобы они убили меня через окно. У меня в ушах опять звучал чей-то голос: «Занавесь окна покрывалами и толстыми скатертями, свет по возможности не включай, вечером сиди в парилке, где нет окон, в постель ложись в темноте, и с внешней стороны вся обложись подушками. Его экстрасенсы чувствовали мою защищенность, и выстрелов не было. Где тут правда, и где мой бзик, я не знаю, но все требования я выполняла тщательно, иногда посмеиваясь над собой.
В лесу за рекой иногда появлялись снайперы. Мне опять сообщали о их появлении, и тогда в саду с той стороны дома появляться было нельзя. А с другой можно. Видели бы вы меня, когда я со двора тащила через коридор и крыльцо велосипед, воровато заворачивала за угол дома и там волокла велосипед не по дорожке, а под яблонями, потом через канаву, попадала на дорогу, загороженную домом, с противоположной стороны от опасного леса. А там спокойно садилась на велосипед и ехала за грибами. Как выскакивала из крыльца, а там сразу коротенький отрезок, где меня могли увидеть снайперы, я пробегала его пригнувшись и втянув голову в плечи, а, завернув за угол дома, спокойно шла собирать черноплодную рябину. Я тогда жила в саду с неопасной стороны дома. Это лишь коротенький рассказ, а было много всего.
На следующий год Овчарка угрожал, что у него есть приспособления, которые можно быстро собрать, и выстрел можно произвести из любой точки окна, так что мои подушки мне не помогут. А ещё обучены снайперы-экстрасенсы, которым не нужно меня видеть, поскольку они стреляют в направлении своего ощущения жертвы.
Я было запаниковала, но тот же голос у меня в голове успокоил. Моя задача – создать ограждение вокруг дома. Это не обязательно должен быть настоящий забор, да у нас он и не получался в то лето. Достаточно вкопать столбы и соединить их брусом. Нужна чёткая линия, вдоль которой можно поставить защиту.
Я организовала своих мужчин, и Володя с Мишей за майские праздники это ограждение сделали. Вдоль линии ограждения встала защита. Она ничего и никого не могла по идее удержать, ведь между брусьями легко пролезть. Но защита вечером чётко стояла вдоль неё. Теперь уже люди к самому дому не подходили.
Теперь выстрелы в окна были мне не страшны. Начались другие фокусы, но кто-то постоянно подсказывал мне, как избежать опасности. И вот теперь с мышами…
Когда кошки уехали, мыши по ночам постоянно скреблись, шуршали, откуда-то спрыгивали. Иногда я видела их, неожиданно для них входя в комнату или парилку. Их было много. Такого нашествия не было никогда.
Но вот мы уехали и оставили дом на зиму. Я как обычно в столе оставила до весны крупы и пряности, приставив к дверцам стола стул, чтобы не открыли мыши. Но они ухитрились как-то эти дверцы открыть, и целую зиму питались мукой и крупами, а жили в русской печке за заслонкой. В наши редкие приходы в дом зимой мы их особо не видели, и почувствовали неладное, когда мыши всё съели. Они начали поедать друг друга, появилось множество изуродованных трупиков. А мы торопились закончить ремонт в квартире и даже отказались ради этого от бани. В доме почти не бывали, так что увидели эту трагедию не её исходе. Точнее, увидел один Володя.
Множество полусъеденных трупиков, ослабленные голодом оставшиеся в живых мыши, не способные убегать. Всех их он уничтожил, и всё выкинул на помойку. Но запах!!! Этот запах зверя и беды, он был повсюду. Пол, изгвазданный многочисленными лапками. Труха в столе. Вот в этот выходной такая картина на нас и обрушилась. Причем мы пришли в дом за чем-то перед самым уездом, так что прибираться было некогда. Просто открыли настежь дверь, чтобы проветрить дом.
По ремонтам в этот выходной я полностью расписала большую комнату. Идей росписи у меня было много, мы их перебрали, но Володя всё отверг, и заявил, что хочет коричневую комнату. Я такого поворота не ожидала, но по привычке согласилась с мужчиной. Пробовали разные имеющиеся у меня оттенки – всё было мрачновато. Наконец, выбрали бежевый, примерно цвета волос дочери, только посветлее. И я расписала комнату за день двумя красками – более светлой и более тёмной по типу того, как у меня расписана белым и синим маленькая комната в Ярославле. Никаких пейзажей на стенах – в этой комнате будут висеть картины. Окна комнаты выходят на северо-восток, больше к северу, и на юго-восток. Она довольно тёмная, поэтому стены я сделала очень светлыми, полагая, что лак их превратит в нечто более яркое. В следующий день покрыла лаком, но лак почему-то ярким всё не сделал. Получилось неплохо, но с лаком никогда не угадаешь, можно было бы чуть-чуть поярче. Володя отчистил потолок от побелки, загрунтовал и начал приклеивать плитку.
Фотографии для этого раздела.
Не помню, была ли у меня такая красивая фотография огурцов.
Давно не были в Англии. Достопримечательности Лондона. Букингемский дворец, интерьер.
Фотография листа дуба.
Ещё достопримечательности Англии. Собор Святого Павла в Лондоне.
Сорта картофеля. Аврора.
Один из городов Японии. Вечерний Токио.
Фото Японии. Изображение цветущей сакуры.
Замок Химэйдзи или Замок белой цапли – один из древнейших сохранившихся замков Японии. Расположен на острове Хонсю, префектура Хёго область Харима.
Франция. Париж. Достопримечательности Парижа, Елисейские поля.
Мифы древней Греции. Богиня любви Афродита. Фрагмент росписи Около 460 до н. э. Одна из самых почитаемых богинь Древней Греции.
Подготовка к весне
Дубы из желудей стоят на одном месте. Ни туда, ни сюда. Петуния и рудбекия подрастают, перец странно стоит на одном месте. Правда, стало их 5 штучек. Может, мне и хватит? Помидоры посеяла. Посеяла также г воздику травянку.
Из полезной информации из интернета.
Малину весной, как только на ней появятся первые листики, стоит обрезать на 5-15 см в зависимости от высоты, или, иными словами, от сорта. В этом случае мы будем иметь не одинокий побег, пусть даже и усеянный ягодами. Обрезка стимулирует появление боковых побегов, которые начнут плодоносить в этом же году, пусть даже и позже. Этот прием увеличит урожай и удлинит время плодоношения.
Лук, чтобы он не стрелковался, можно за две недели до посадки в течение восьми — десяти часов держать при температуре 40-45 градусов. Прогревание должно помочь, особенно если семенной лук куплен на стороне.
Вот садовод сушит всю зиму очистки картофеля. Потом их все закапывает под смородину. Утверждает, что смородина очень любит крахмал, и её ягоды у него достигают величины ягоды вишни. Такую подкормку любят также капуста и огурцы.
Для ускорения прорастания семян моркови, петрушки, сельдерея, укроп а и других культур можно положить семена в марлевый мешочек и на 15 минут опустить в водку. Не больше! Большая часть эфирных масел, которые мешают прорастанию, за это время растворяется. Затем несколько раз тщательно прополаскиваем мешочек с семенами в проточной прохладной воде. Семена подсушиваем и высеваем, как обычно.
Как избавиться от муравьев. Не секрет, что это муравьи виноваты в распространении тли на участке. В прошлом году у меня очень страдали от тли слива, вишня, молодая яблоня Конфетная и розы. Вот предлагается средство: 10 литров воды, по два стакана растительного масла, шампуня (конечно, самого дешевого) и уксуса (можно даже целую бутылку). Всё хорошенько перемешиваем. В центре скопления муравьев колышком протыкаем отверстие и распылителем подаем туда «гремучую смесь». Это место закрываем пленкой на три дня.
Натуральными стимуляторами для корнеобразования черенков растений могут быть мёд, сок алоэ или их сочетание.
Фотографии для этого раздела.
Меня очень интересуют вербейники и вопрос, где ими разжиться. Например, вербейник клетровидный.
Красивое фото сирени.
Листья берёзы и солнце. Удачное фото.
Фото ландыша в лучах солнца.
Ожидание весенних цветов. Освещенные солнцем галантусы.
Ещё весенние цветы. Гиацинты.
Бесподобное фото одуванчиков.
Рассказы о растениях
Продолжаю рассказ о берёзе:
Хозяйственное использование березы широко и разнообразно. Березовые дрова — жаркие, они дают много тепла и в этом отношении уступают, наверное, только дубовым. Из березы делают лыжи, мебель, разнообразные токарные изделия и т. д. Большую ценность имеют болезненные наплывы на стволах березы — капы. Эти наплывы под названием «карельской березы» широко используются для разных поделок (шкатулки, отделка мебели и т. д.). Из березы получают превосходный древесный уголь, гонят деготь. Большим спросом пользуются и березовые метлы. Береста — хорошее средство для разжигания печей и костров, когда нет под рукой бумаги или керосина. Наши предки использовали бересту как материал для письма (берестяные грамоты). Это — своеобразный «северный папирус».
А кому незнаком березовый сок? Ранней весной, если поранить ствол, эта прозрачная чуть сладковатая жидкость обильно сочится по каплям. Но такое «кровопускание» для дерева вредно. Растение истощается — оно лишается своих запасов, необходимых для образования молодых побегов и листвы (ведь сок несет питательные вещества для этих органов). Через ранку в живые ткани попадают вредные микроорганизмы, которые вызывают разнообразные заболевания дерева. Сама рана долго не заживает, покрывается розовой слизью и имеет крайне неопрятный вид. Лучше уж отказаться от удовольствия отведать березового сока и не калечить наших зеленых друзей.
Теперь об окраске ствола березы. Что же окрашивает его в белый цвет? В клетках бересты содержится особое красящее вещество — бетулин. Если Вы в черном пиджаке или пальто неосторожно прислонитесь к стволу молодой березы, на одежде появятся белые пятна, как от мела. Но в природе белый цвет имеет не только ствол березы. Так же окрашены лепестки некоторых цветков (например, ландыша, земляники, черемухи). Какая «краска» придает им белый цвет? Та же, что у березы? Как ни странно, такой краски вообще не существует. Белые лепестки состоят из совершенно прозрачных и бесцветных очень мелких клеток. Точно так же, как снег из кристалликов льда. Но между клетками есть небольшие пространства — межклетники, заполненные воздухом. Они сильно отражают свет и создают эффект белой окраски.
Иными словами, белая окраска у растений достигается, как правило, без какого-либо специального красящего вещества. Редким исключением из этого правила является; лишь 6ереста нашей березы. Она состоит из множества мертвых «пустых» клеток, плотно «спаянных» друг с другом. Оболочки клеток подверглись процессу так называемого опробковения и, как настоящая пробка, непроницаемы для воды и газов. Это — своеобразный панцирь на стволе. Но как же тогда «дышат» живые клетки ствола? Ведь для них, как для всего живого, нужен кислород. Дыхание осуществляется через особые «отдушины» в бересте — так называемые чечевички. У березы это — довольно крупные черточки, которые хорошо заметны и идут поперек ствола. В отличие от бересты, чечевички состоят из рыхлой ткани, между клетками которой имеются промежутки. Через них и проходит воздух внутрь ствола. На зиму чечевички замуровываются — промежутки между клетками заполняются особым веществом. И тогда они становятся такими же непроницаемыми для воды и газов, как сама береста. Но весной они вновь «открываются». Несколько слов о размножении березы. Ее семена созревают довольно рано — уже в начале августа. В это время они начинают опадать с деревьев. Если возле вашего окна растут березы и окно открыто, то к Вам в комнату непременно попадут эти семена — крохотные рыжеватые чешуйки. Их приносит ветер.
Продолжение в следующем посте…
Фотографии для этого раздела.
Красавец дуб.
Для интересных фактов о деревьях.
Мимоза. Или, точнее, акация серебристая.
Заснеженные ели.
Схематичное изображение растения картофель.
Вот так могут цвести хризантемы.
Мечты о новом урожае. Огурцы.
Как я соскучилась по своим помидорам!
Лук этой зимой доставил нам море удовольствия. Хотелось бы вырастить такой же.
А вот красная свёкла была мелковата и быстро сморщилась. А хочу вот такую, как на фото.
Запоминаем интересные факты
Интересно сравнить историю разных стран. Для начала копнем на самую глубину. III тысячелетие до н. э. Что было в разных странах в это время?
Куда уж древнее Египта. Так что же там? А там уже какие-то сведения оформились в хронологию. Я видела разные хронологии тех далеких времен в истории Древнего Египта. Привожу ту, что есть на моем сайте. История этой страны началась ещё в IV тысячелетии. Раннее царство (32–29 вв. до н.э.), с него и начнем. Здесь огромные временные интервалы измеряются правлением династий фараонов. Для начала была определена первая династия. Её основателем был фараон Менес. Потом оказалось, что до него правил фараон Нармер. Он стал основателем нулевой династии. О царе Нармере узнали из так называемой палетки фараона Нармера, найденной при раскопках одного из городов Древнего Египта – Иераконполя. Нармер представлен увенчанным объединенной короной Верхнего и Нижнего Египта.
Основатель следующей династии фараон Менес в целях объединения страны на границе верхнего и нижнего Египта основал город Мемфис и сделал его столицей.
Египет периода Раннего царства жил в эпоху меднокаменного века. Погребения периода I и II династий говорят о резком имущественном неравенстве в Египте уже в эту раннюю пору. В это время была создана, постоянно совершенствовалась и расширялась ирригационная система страны, это было время становления общеегипетского государственного аппарата.
Далее Древнее царство (28–23 вв. до н.э.), длился период более 500 лет. Во главе сильный правитель. И хотя слово фараон пришло из Нового царства, условно так называют всех правителей Древнего Египта.
Основателем третьей династии, с которой началась история Древнего царства, был фараон Джосер. Для него была построена первая, еще ступенчатая, 60-метровая пирамида Джосера. В последующем были возведены три Великие египетские пирамиды в Гизе.
А что в других странах? Италия? Греция?
В Италии тьма тьмущая. Что-то прослеживается в истории Италии только со II тысячелетия до н.э.
В Греции что-то пояснее. В V — III тыс. до н. э. на севере Греции имела место быть высокоразвитая культура Винча, которую можно рассматривать как одного из вероятных предков пеласгов. В III тыс. до н. э. греков там явно не было.
По словам Геродота, в III-II тыс. до н. э. в истории Древней Греции там обитали пеласги, лелеги и карийцы, а вся страна называлась Пеласгией. Мы не знаем, как себя называли пеласги. Таким именем первых жителей Эллады назвали впоследствии сами греки.
Испания? История Испании уже слегка видна. В это время на Пиренейском п-ове жили иберы.
Франция? Германия? Австрия? Нидерланды? В истории Франции, также как и в истории Германии, истории Австрии, истории Нидерландов – кромешная тьма.
Про Японию, Китай, Индию писать пока не буду. Историю этих стран я буду изучать зимой.
Фотографии для этого раздела.
Мадрид. Королевский дворец в Мадриде.
Достопримечательности Мадрида. Музей Прадо.
Одна из площадей Мадрида. Площадь Испании.
Достопримечательности Парижа. Лувр.
Достопримечательности Японии. Один из замков Японии. Замок Мацумото.
Рёан-дзи — буддийский храм в городе Киото, Япония. Рёандзи всемирно знаменит своим садом камней. Сады Японии просто удивительны.
Храм чистой воды Киёмидзу-дэра. Один из храмов Японии.
Сакура, особенно в период цветения, является достопримечательностью Японии.
Читаем книги
Отрывки из сборника Всеволода Овчинникова « Сакура и дуб ». Публикую наиболее понравившиеся места. А их очень много. Почти вся книга.
Ветка сакуры
Итак, Страной восходящего солнца прозвали Японию ее соседи. Но такое имя не прижилось бы у японцев, если бы не совпало с их собственным мироощущением. Народ этот почитал Идзанаги и Идзанами не только за сотворение Японии, но и за то, что они произвели на свет дочь Аматэрасу – лучезарную богиню солнца, культ которой составляет основу обожествления природы.
Исконная японская религия синто (то есть «путь богов») утверждает, что все в мире одушевлено и, стало быть, наделено святостью: огнедышащая гора, лотос, цветущий в болотной трясине, радуга после грозы… Аматэрасу, как светоч жизни, служит главой этих восьми миллионов божеств.
Перед любым синтоистским храмом непременно высится торий – нечто вроде ворот с двумя поперечными перекладинами. (Торий считается национальным символом Японии, так как это один из немногих образцов подлинно японского зодчества, существовавшего до чужеземных влияний.)
В своем первоначальном смысле слово «торий» означает «насест». Он ставится перед храмом в напоминание о легенде, рассказывающей, как Аматэрасу обиделась на своего брата и укрылась в подземной пещере.
Долгое время никто не мог уговорить богиню солнца выйти оттуда и рассеять мрак, в который погрузился мир.
Тогда перед пещерой соорудили насест и посадили на него петуха, а рядом поставили круглое зеркало. Когда петух прокукарекал, Аматэрасу по привычке решила, что пора вставать. Выглянув наружу, она увидела в круглом зеркале собственное отражение и приняла его за незнакомую красавицу. Это задело женское любопытство богини, и Аматэрасу вышла из пещеры, чтобы посмотреть, кто посмел соперничать с ней в красоте. Мир тут же снова осветился, и жизнь на земле пошла своим чередом.
Из подобных легенд и состоит священная книга синто, которая называется Кодзики (что значит «летопись»). В ней, однако, вовсе нет каких-либо нравственных заповедей, норм праведного поведения или предостережений против грехов. Из-за отсутствия собственного этического учения синто, пожалуй, даже не назовешь религией в том смысле, в каком мы привыкли говорить о христианстве, исламе или буддизме.
Примитивный синто был порожден обожествлением природы. Японцы поклонялись предметам и явлениям окружающего мира не из страха перед непостижимыми и грозными стихийными силами, а из чувства благодарности к природе за то, что, несмотря на внезапные вспышки своего необузданного гнева, она чаще бывает ласковой и щедрой.
Именно синтоистская вера воспитала в японцах чуткость к природе, умение наслаждаться ее бесконечной переменчивостью, радоваться ее многоликой красоте.
Синто не требует от верующего ежедневных молитв – достаточно лишь присутствия на храмовых праздниках и приношений за исполнение обрядов. В быту же исповедующие синто проявляют себя лишь религиозным отношением к чистоте. Поскольку грязь отождествляется у них со злом, очищение служит основой всех обрядов.
Присущее японцам чувство общности с природой, а также чистоплотность имеют, стало быть, глубокие корни.
Храм чистой воды Киёмидзу-дэра. Это одна из основных достопримечательностей города Киото.
Островное положение способствует долговечности национальных традиций. В этом смысле Японию часто сравнивают с Англией. Однако Корейский пролив, отделяющий Страну восходящего солнца от Азиатского материка, примерно в шесть раз шире, чем Ла-Манш. Для древних завоевателей это была куда более серьезная преграда. Защищенная ею, Япония никогда не подвергалась успешному вторжению чужеземных войск.
Вскоре после походов Чингисхана в Европу его внук Хубилай, монгольский правитель Китая, в 1274 году попытался захватить Японию, но был отбит. В 1281 году Хубилай снова предпринял поход. На этот раз он, по свидетельству летописцев, задумал поставить поперек Корейского пролива десять тысяч судов, чтобы соединить их деревянным настилом и пустить по этому мосту монгольскую конницу. Однако этот гигантский флот был уничтожен внезапно налетевшим тайфуном, который получил в японской истории название Божественного ветра – Камикадзе.
Стране восходящего солнца долгое время удавалось быть в стороне от походов завоевателей. Впрочем, нашествие из-за морей все же произошло – за четырнадцать веков до американской оккупации и за семь веков до попыток Хубилая навести через пролив плавучий мост для своей конницы. Правда, это было нашествие идей, а не войск; причем мостом, по которому на Японские острова устремилась цивилизация Индии и Китая, послужил буддизм. Среди даров, присланных правителем Кореи в 552 году, в Японию впервые попали изображения Будды. Буддийские сутры стали для японцев первыми учебниками иероглифической письменности, книгами, которые приобщали их к древнейшим цивилизациям Востока.
Буддизм прижился на японской земле как религия знати, в то время как синто оставался религией простонародья. Сказания синто были куда понятнее народу, чем буддизм с его рассуждениями о круге причинности, то есть о том, что день сегодняшний является следствием дня вчерашнего и причиной дня завтрашнего. Средний японец воспринял лишь поверхностный слой буддийской философии, прежде всего идею непостоянства и недолговечности всего сущего (стихийные бедствия, которым подвержена островная страна, способствовали подобному мировоззрению).
Храмовый комплекс Рёандзи и его сад камней – один из самых удивительных садов Японии.
Синто и буддизм – трудно представить себе более разительный контраст. С одной стороны, примитивный языческий культ обожествления природы и почитания предков; с другой – вполне сложившееся вероучение со сложной философией. Казалось бы, между ними неизбежна непримиримейшая борьба, в которой чужеродная сила либо должна целиком подавить местную, либо, наоборот, быть отвергнутой именно вследствие своей сложности.
Не случилось, однако, ни того, ни другого. Япония, как ни парадоксально, распахнула свои двери перед буддизмом. Две столь несхожие религии мирно ужились и продолжают сосуществовать. Проповедники буддизма сумели поладить с восемью миллионами местных святых, объявив их воплощениями Будды. А для синто, который одушевляет и наделяет святостью все, что есть в природе, было еще легче назвать Будду одним из бесчисленных проявлений вездесущего божества.
Ещё один из храмов Японии – храм Мэйдзи.
Вместо религиозных войн сложилось нечто похожее на союз двух религий. У сельских общин вошло в традицию строить синтоистские и буддийские храмы в одном и том же месте – считалось, что боги синто надежнее всего защитят Будду от местных злых духов. Подобное соседство приводит в недоумение, а то и вовсе сбивает с толку иностранных туристов: какую же религию, в конце концов, предпочитают японцы и как отличить синтоистский храм от буддийского? Внешние приметы перечислить нетрудно. Для синтоистского храма главная из них – торий; для буддийского – статуи. Подобно тому как в мусульманских мечетях не увидишь ничего, кроме орнаментов, в храмах синто нет изображения Аматэрасу. Про легенду о ней напоминает лишь символический насест для петуха. Буддизм же впервые возвеличил в Японии искусство скульптуры.
Другое различие – сами подступы к святыне. Дорога к синтоистскому храму всегда усыпана мелким щебнем, в котором вязнет нога. Экскурсанты часто удивляются: неужели аллеи парка Мэйдзи нельзя было заасфальтировать? Но столь неудобный для пешеходов грунт имеет свое религиозное значение. Щебень этот заставляет человека волей-неволей думать лишь о том, что у него под ногами, и как бы изгоняет из его сознания все прочие мысли, то есть готовит его к общению с божеством. К буддийскому же храму обычно ведут извилистые дорожки из плоских каменных плит.
О религии можно, наконец, судить по поведению самих молящихся. Если, встав перед храмом, они хлопают в ладоши, значит, хотят привлечь внимание богов синто. Если же, подобно индийцам, молча склоняют голову к соединенным перед грудью ладоням – это обращение к Будде.
Когда приезжий, постепенно разобравшись в этих различиях, задает наконец вопрос, сколько же в Японии синтоистов и сколько буддистов, он слышит в ответ весьма странные цифры. Судя по ним, получается, что общее число верующих в стране вдвое превышает численность населения. Это означает, что каждый японец причисляет себя и к синтоистам, и к буддистам.
Чем объяснить такое сосуществование богов? Как могли они найти место в душе каждого японца, чтобы мирно ужиться между собой? Ответить на это можно так: благодаря своеобразному разделению труда. Синто оставил за собой все радостные события в человеческой жизни, уступив буддизму события печальные. Если рождение ребенка или свадьба отмечаются синтоистскими церемониями, то похороны и поминания предков проводятся по буддийским обрядам.
О-ханами — праздник любования сакурой в Японии.
Новорожденного японца первым делом несут в синтоистский храм, чтобы представить его местному божеству. По истечении определенного срока, когда считается, что опасность детской смертности уже миновала, ребенка снова приводят туда же как существо, окончательно вступившее в жизнь. Обряд этот сохранился до наших дней как праздник «Семь-пять-три». 15 ноября каждого года семилетних, пятилетних и трехлетних детей всей Японии наряжают, как кукол, в яркие кимоно (девочкам к тому же румянят щеки и делают высокие старинные прически) и дарят им леденцы в виде стрел, символизирующих долгую жизнь.
Бракосочетания – также монополия синто. Весной и осенью, особенно в так называемые счастливые дни, у каждого синтоистского храма непременно увидишь молодоженов, сватов и родственников. Обычай обмахивать новобрачных зеленой ветвью, девять глотков сакэ, которые по очереди делают жених и невеста, – все это очень древний ритуал.
Синто оставил за собой и все местные общинные празднества, связанные с явлениями природы, а также церемонии, которыми полагается начинать какое-либо важное дело, например пахоту или жатву, а в наше время – закладку небоскреба или спуск на воду танкера-гиганта.
События и ритуалы, связанные со смертью, – это монополия буддизма. Похороны, поминки, уход за кладбищами – вот источники дохода для буддийских храмов, если не считать платы, которую они взимают с экскурсантов, и случайные приношения.
Единственный народный праздник, связанный с буддизмом, это «бон» – день поминовения усопших. Его отмечают в середине лета, на седьмое полнолуние, причем отмечают весело, чтобы порадовать предков, духи которых, по преданию, возвращаются тогда на побывку к родственникам. Существует обычай поминать каждого умершего свечкой, которую пускают в плавучем бумажном фонарике вниз по течению реки.
На фоне религиозной терпимости, издавна присущей японцам, проповедники христианства предстали в весьма неприглядном виде. Сама идея о том, что обрести спасение и обеспечить себе загробную жизнь в человеческом образе можно лишь взамен отказа от всякой другой веры в пользу учения Иисуса Христа, – сама эта идея казалась японцам торгашеской и унизительной. Когда миссионеры втолковывали японцам, что их предки обречены вечно гореть в огне лишь за то, что умерли некрещеными, такие доводы скорее отталкивали, чем привлекали.
К тому же люди, от которых местные жители впервые услышали о грехе, сами показали себя далеко не безгрешными. Миссионеры, сопровождавшие европейских первооткрывателей Японии в 1540-х годах, рвались к богатствам неведомого острова Чипингу.
Фотографии для этого раздела.
Один из замков Японии – замок Мацумото.
Ещё одна достопримечательности Японии. Замок Нидзё.
Замок Осака. Расположен, разумеется, в городе Японии Осака. На первом плане фото – столь любимые японцами сосны.
Хризантема – один из символов Японии.
Гора Фудзияма – ещё один символ Японии.
«Корни дуба» Всеволод Овчинников
Впечатления и размышления об Англии и англичанах
Глава 2
КАПЛИ НА ПЛАЩЕ
С чего начинаешь, впервые попав в чужую, незнакомую страну? Присматриваешься и прислушиваешься. Спешишь слиться с уличной жизнью. Как губка впитываешь впечатления, жадно ловишь звучащую вокруг речь. Пытаешься разговориться со случайными встречными: с попутчиком в автобусе, с соседом на садовой скамейке. Словом, окропляешь животворной влагой личных впечатлений сухие зерна заочных знаний о стране.
Все это довелось изведать уже не раз. И до приезда в Лондон я был убежден, что процесс вживания пойдет в Англии быстрее и глаже, чем в Китае или Японии. Все-таки там, думалось мне, передо мной был куда более труднопостижимый мир, а уж насчет языкового барьера и вовсе не может быть сравнения.
И вот первая неожиданность, первое открытие: к английской жизни, оказывается, отнюдь не легче подступиться, чем к японской, а может быть, и труднее. Это непросто объяснить словами; вроде бы постоянно находишься среди англичан, а непосредственного контакта с ними почти не имеешь. Кажется, будто вместо человеческих лиц к тебе повернуты спины.
Достопримечательности Лондона. Букингемский дворец.
Как всякому новичку, не терпится окунуться в английскую жизнь. Но, оказывается, не тут-то было. Впечатление такое, словно на тебя надели некий скафандр, из-за которого, как глубоко ни опустись, все равно остаешься для окружающих инородным телом. Это как бы погружение без соприкосновения.
Волей-неволей убеждаешься, что в английскую жизнь нельзя разом окунуться с головой. Ею можно лишь постепенно пропитываться, капля за каплей, как намокает плащ путника под неторопливо моросящим английским дождем.
Гилдхолл в Лондоне. Лондонская ратуша.
Над английской толпой всегда как бы приспущена завеса молчания, она приспущена не до конца, не настолько, чтобы превратить массовую сцену в кадр из немого кинофильма. И все-таки не можешь отделаться от ощущения, что некий невидимый звукооператор убавил регулятор громкости до каких-то минимальных и непривычных нам пределов. На перроне вокзала или в универмаге, в переполненном пабе или театральном фойе чувствуешь себя будто отделенным от скопления людей незримой звуконепроницаемой стеной.
Эта приспущенная над английской толпой завеса молчания (или, на худой конец, полумолчания) особенно поражает потому, что люди вокруг отнюдь не молчат, а разговаривают друг с другом. Да-да! Дело не в том, что англичане немногословны (хотя данная черта присуща им куда больше, чем другим народам). Дело в том, что эти островитяне разговаривают каким-то особым голосом: приглушенным, почти усталым. Они беседуют так, словно каждый из них в одиночестве выражает вслух собственные мысли.
Мы, по-видимому, так привыкли без нужды повышать голос, что перестали замечать это. Когда, привыкнув к полубезмолвию английской толпы, вновь попадаешь на континент, например во Францию или к себе домой, ловишь себя на мысли, что человеческая речь режет ухо, люди кажутся излишне шумливыми.
Но вернемся к нелегкому процессу вживания. Торопишься слиться с уличной жизнью и вскоре задаешься вопросом: а существует ли она? Мало-помалу убеждаешься, что английская улица не живет сама по себе. Это лишь русло, по которому протекает жизнь. Это лишь поток безучастных друг к другу людей, каждый из которых спешит по своим делам или торопится попасть домой.
Мэншен-хаус в Лондоне. Резиденция лорд-мэра лондонского Сити.
Английская улица не предназначена быть местом встреч, споров, свиданий или прогулок. Она не служит для того, чтобы развлечься, побродить без цели, побеседовать с приятелем, поглазеть по сторонам. Люди, которые собираются группами на тротуаре или праздно слоняются туда-сюда, мешая потоку пешеходов, привлекают взгляды, в которых сквозь английскую сдержанность сквозит неодобрение.
Англичанин молчаливо шагает по своим делам, словно не замечая уличной толпы, не являясь ее частью. Никогда не увидишь, чтобы он обернулся, проводил кого-то взглядом. Отчасти потому, что незнакомцы не существуют для него, отчасти потому, что это было бы недопустимым вторжением в чужую частную жизнь.
Считается, что улицы существуют не для человеческого общения, а для того, чтобы без помех добраться из одного места в другое. Поэтому попытка вступить в разговор с незнакомым человеком на улице, на взгляд англичанина, столь же неуместна и даже антиобщественна, как попытка завязать флирт с водительницей соседней автомашины на перекрестке перед светофором. Английская улица — это лишь русло, по которому протекает жизнь, ибо англичанин живет дома, а не на улице. Причем даже на людях он умудряется сохранять собственное одиночество и охранять одиночество других.
Собор Святого Павла – одна из достопримечательностей Англии
Если четыре англичанина входят в пустой вагон, они инстинктивно рассядутся по разным купе. И каждый новый пассажир непременно обойдет весь вагон, прежде чем решится подсесть к кому-либо из них.
Как об удивительной экзотике далеких стран рассказывают лондонцы — о москвичах, которые успевают разговориться с иностранцем даже на станции метро — хотя интервалы между поездами не превышают пяти минут, — причем ухитряются довести беседу до вопросов о том, чем занимается их новый знакомый, что у него за семья и сколько он зарабатывает.
Находясь на людях, англичанин способен мысленно изолировать себя от окружающих. Сотни незнакомых людей ежедневно обедают вместе в одних и тех же закусочных. Но даже если соседи по столику знают друг друга в лицо, отчужденность сохраняется. И когда один из них просит другого передать ему соль или перечницу, голос его столь же безукоризненно вежлив, сколь холодно-безличен. Соседство с незнакомым человеком не стесняет англичанина. Но уже самим тоном обращения к нему он как бы отстаивает свое право на одиночество среди других людей.
Куда ни кинь, а Британия действительно царство частной жизни, что заведомо ставит приезжего в невыгодное положение: он чаще видит перед собой ограду, чем сад, который она обрамляет. Впрочем, в этой изгороди, скрывающей от посторонних взоров частную жизнь загадочных островитян, есть, пожалуй, две отдушины, позволяющие наблюдать их как бы на воле, будто львов в вольерах Виндзорского зоопарка. Первая из этих отдушин — английский парк. Вторая — английский паб.
Церковь Сент-Мэри-ле-Боу, Великобритания.
Да, английские парки — это не только заповедники сельской природы внутри городов, это поистине оазисы в пустыне безжизненных улиц. В парке англичанин становится иным. Его отчужденность разом сменяется непринужденностью. Здесь не только можно, но и нужно освободиться от пут подобающего поведения, снять с себя бремя забот, дать волю своим порывам. В английском парке человека ничто не стесняет. Он может резвиться, как ребенок, или мечтать, сидя под развесистым дубом. Он может бродить по лужайкам, валяться на траве, он может играть в мяч или заниматься любовью (хотя последнее я, пожалуй, отнес бы к способности англичан игнорировать окружающих, абстрагироваться от них).
Что же касается английского паба, то для людей, которые волей-неволей обрекли себя на одиночество, возведя в культ понятие частной жизни, эти питейные заведения призваны, по-моему, играть ту же роль, что отведена острому вустерскому соусу среди пресного однообразия английской пищи.
Английский паб представляется мне неким антиподом французского кафе. Идеал парижан — сидеть за столиком на тротуаре, перед потоком незнакомых лиц. Идеал лондонца — укрыться от забот, чувствуя себя в окружении знакомых спин. Разумеется, паб служит и для общения. Но прежде всего он способен дать каждому посетителю радость уединения в той мере, в какой он сам того пожелает.
Англичанин ценит паб прежде всего как место встречи соседей, далее по важности как место отдыха коллег и лишь затем как приют для незнакомцев. Для новичка же эти три функции обычно раскрываются в обратном порядке.
Прежде всего постигаешь, что паб незаменим как оазис, дающий приют путнику в пустыне городских улиц. Как выручает он, когда хочется дать отдых ногам после осмотра лондонских достопримечательностей — хождения по Вестминстерскому аббатству и залам парламента, по Национальной галерее и Британскому музею! Как выручает паб в чужом городе, когда на улице дождь, а до поезда еще полтора часа или когда неожиданно удалось удачно запарковать машину и надо скоротать время до начала приема или спектакля! Как выручает паб, когда требуется наскоро перекусить, или назначить место встречи, или, наконец, когда (прошу прощения) не знаешь, где находится ближайшая общественная уборная. Не дай бог только, чтобы подобная потребность возникла после трех дня и до шести вечера, когда пабы закрываются (даже в разгар лета, когда весь Лондон умирает от жажды, а иностранные туристы тщетно мечтают о глотке пива и на чем свет клянут английские традиции).
Многие из загородных пабов с незапамятных времен соседствуют с божьими храмами, к общему удовольствию их содержателей и благочестивых прихожан. Кстати сказать, именно эти загородные пабы с их пылающими каминами, дубовыми стропилами под потолком и старинной медной утварью в наибольшей степени хранят уют старой английской таверны, воспетой Сэмюэлом Джонсоном. По достоинству оценить их очарование редко удается мимолетному туристу. Ведь для этого нужно не только время, чтобы их разыскать, но и знакомство с кем-то из местных жителей, который ввел бы своего гостя в круг завсегдатаев. Только тогда можно осознать незаменимую роль паба как универсального центра общинных связей, как место, где можно получить дельный совет насчет ремонта крыши или прививки яблонь, по случаю приобрести подстреленных на охоте зайцев или удачно сбыть подержанную автомашину.
Возможности да и потребности заставляют иностранного журналиста раньше познакомиться с той категорией пабов, где посетителей объединяет не место жительства, а место работы. Как заманчиво, например, воспользоваться приглашением соотечественника из Московского народного банка и посетить после полудня один из пабов Сити, где можно вблизи наблюдать загадочных обитателей «квадратной мили» — того города в городе и государства в государстве, каковым является крупнейший в мире финансовый центр. (Бываешь лишь чуть разочарованным, что немногие из них носят традиционные котелки, точно так же как мои московские гости в Токио сокрушались, что не все японки на улицах одеты в кимоно.)
Английский сад, среди цветов которого присутствуют розы, флоксы, лобелии, пеларгонии, петунии.
На вечерней Шафтсбери-авеню после спектакля «Иисус Христос суперзвезда» можно оказаться в пабе, где Мария Магдалина пьет джин с тоником, а Иуда заказывает себе вторую пинту темнейшего ирландского «Гиннеса». Однако, оказавшись среди людей с общими профессиональными интересами, не следует обольщаться. Если не считать пабов на Флит-стрит, профессионализм этот почти не проявляется в разговорах. Москвичи когда-то шутили, что если французы в конторе ведут речь о делах, а в кафе о женщинах, то русские подчас поступают наоборот. Англичанам же, пожалуй, не свойственно ни то, ни другое. Даже о политике в пабах спорят меньше, чем в любом питейном заведении на континенте.
В пабе, где собираются актеры, тебя знакомят с двумя драматургами. Думаешь: вот счастливейший шанс войти в курс театральной жизни! А собеседники весь вечер толкуют о новой системе обогревания теплиц для цветочной рассады или о том, как выступает нынче в Индии английская сборная по крикету. Менее всего вероятно, чтобы кто-нибудь из них упомянул о недавней премьере нашумевшей пьесы, о чем как раз и хотелось бы узнать их мнение.
И это не досадная случайность, а роковая для иностранца местная особенность, которая изрядно досаждает ему и на последующем этапе тернистого пути к познанию страны — когда он наконец обретает долгожданную возможность переступить порог английского дома.
Уже отмечалось, что с англичанами, во-первых, трудно разговориться на улице, что их жизнь, во-вторых, наглухо скрыта от посторонних взоров тем, что они именуют «мой дом — моя крепость». Обзаводясь наконец первыми знакомствами и вписавшись в ритуальную схему взаимных представлений и приглашений, без которых личные контакты тут вообще невозможны, с горечью убеждаешься, что есть еще и в-третьих: даже разговор со знакомым англичанином, который представлялся таким желанным и недоступным, на поверку дает гораздо меньше, чем от него ждешь.
Начать с того, что» попав в гости в английский дом, обычно остаешься в неведении: с кем, кроме хозяев, свела тебя судьба под одной крышей? Тут не принят обмен визитными карточками, непременный у японцев, стремящихся получить при встрече максимальный набор сведений друг о друге. Тем более чужд здесь американский обычай прикалывать приглашенным на грудь именные таблички.
Знакомя гостей, хозяева, прежде всего, представляют их друг другу просто по имени: «Это Питер, это Пол, а это его жена Мери». Если и добавляется какая-то характеристика, то чаще всего шутливого характера: «Вот наш сосед Джон, принципиальный противник мытья автомашины». Или: «Позвольте представить вам сэра Чарльза, который не живет в Лондоне, так как его ирландский терьер предпочитает свежий воздух». Тут, само собой, завязывается длительная беседа о последней собачьей выставке, о родословной призера, о новом виде консервированного корма для щенков, который недавно начали рекламировать по телевидению. И, может быть, уловив, что чужеземца не так уж волнует собачья жизнь, сэр Чарльз из вежливости осведомляется, сохранилась ли еще в России псовая охота на зайцев и лисиц.
Лишь недели три спустя, упомянув при новой встрече с хозяином, что «давешний седой собаковод на удивление хорошо знает Тургенева», с досадой узнаешь, что сэр Чарльз — известный писатель, побеседовать с которым о литературе было бы редкой удачей, ибо он почти не бывает в Лондоне.
— Что же вы не сказали мне об этом раньше! — упрекаешь своих знакомых. Но даже когда в другой раз тебе шепнут пару слов о собеседнике, результат бывает тот же самый. Директор банка в Сити уклонится от расспросов о невидимом экспорте и заведет речь о коллекции старинных барометров или об уходе за розами зимой. А телевизионный комментатор по проблемам рабочего движения проявит жгучий интерес к методам тренировки советских гимнастов.
Несколько упрощая, можно сказать, что англичанин будет скорее всего разговаривать в гостях о своих увлечениях и забавах, искать точки соприкосновения со своим собеседником именно в подобной области и почти никогда не станет касаться того, что является главным делом его жизни, особенно если он на этом поприще чего-то достиг. Так что при знакомстве нечего рассчитывать на серьезную беседу о том, что тебя в этом человеке больше всего интересует, услышать о вещах, которые прежде всего хотелось бы выяснить.
Англичанин придерживается правила «не быть личным», то есть не выставлять себя в разговоре, не вести речи о себе самом, о своих делах, профессии. Более того, считается дурным тоном неумеренно проявлять собственную эрудицию и вообще безапелляционно утверждать что бы то ни было (если одни убеждены, что дважды два — четыре, то у других на сей счет может быть иное мнение).
На гостя, который страстно отстаивает свою точку зрения за обеденным столом, в лучшем случае посмотрят как на чудака-эксцентрика, а в худшем как на человека плохо воспитанного. В Англии возведена в культ легкая беседа, способствующая приятному расслаблению ума, а отнюдь не глубокомысленный диалог и тем более не столкновение противоположных взглядов. Так что расчеты блеснуть знаниями и юмором в словесном поединке и завладеть общим вниманием не сулят лавров.
Каскады красноречия разбиваются об утес излюбленной английской фразы: «Вряд ли это может служить подходящей темой для разговора». Остается лишь нервно звякать льдинками в бокале джина с тоником (завидуя тем, кто может солидно набивать или выколачивать трубку) и размышлять: как же все-таки проложить путь к сердцам собеседников сквозь льды глубокомысленного молчания и туманы легкомысленного обмена ритуальными, ни к чему не обязывающими фразами?
Почему же все-таки так мучительно труден процесс вживания в эту страну? Ведь здесь не ощущаешь, как на Востоке, труднопреодолимого языкового барьера, И дело не только в том, что выучить английский куда легче, чем китайский или японский. Каждый проявляет тут поразительное терпение, сталкиваясь с неуклюжими попытками иностранца говорить по-английски. Никто никогда не улыбнется, не проявит раздражения, пока ты с трудом подыскиваешь нужное слово. Видимо, считая себя вправе не говорить ни на одном языке, кроме своего собственного, англичанин честно признает за иностранцем право говорить по-английски плохо (хотя в отличие от японца он никогда не сочтет долгом отметить, что ты владеешь его языком хорошо). Словом, нет нужды опасаться ошибок или извиняться за плохое произношение. То, как ты говоришь по-английски, попросту не бывает темой обсуждения. Но, с другой стороны, англичанин никогда не станет упрощать свою речь ради иноязычного собеседника, как это порой инстинктивно делаем мы. Он не представляет себе даже отдаленной возможности, что его родной язык может быть непонятен кому-то.
Отсюда следует отнюдь не утешительный вывод: в стране, где языковой барьер не служит помехой, не сможет стать подспорьем и языковой мост. В Китае или Японии порой достаточно было прочесть иероглифическую надпись на картине, процитировать к месту или не к месту какого-нибудь древнего поэта или философа, чтобы разом расположить к себе собеседников, вызвать у них интерес к «необычному иностранцу», — словом, навести мосты для знакомства. Разве способен сулить подобные дивиденды английский язык, на котором, как тут считают, говорят все нормальные люди? Или знание сонетов Шекспира (в переводе Маршака), если, ко всему прочему, первой заповедью для поведения в гостях у этого народа могли бы быть слова «не выкаблучивайся!»?
Англичане не то чтобы чураются иностранцев, но и не проявляют к ним особого интереса. Они относятся к чужеземцам не то чтобы свысока, но несколько снисходительно, словно к детям в обществе взрослых.
Вряд ли можно сказать, что быть иностранцем в Лондоне значит обладать какими-то преимуществами. Скорее наоборот. Его приглашают домой, присматриваются к его необычному поведению, прислушиваются к его прямолинейным высказываниям. Но если заморский гость проявляет себя в чем-то как личность явно незаурядная, окружающие отнесутся к его талантам и достоинствам с чуть изумленным любопытством — скажем, как к эскимосу, который неведомо как и неведомо зачем выучился играть на арфе.
Какие леса есть в Англии? В основном они состоят из дубов и берез. Дуб – основная порода деревьев в английских лесах. Кроме широко распространенного дуба черешчатого, в Англии растет дуб каменный.
Чем глубже вживаешься в английскую действительность, тем труднее становится дать односложный ответ на простой вопрос: дружелюбны ли в целом англичане по отношению к иностранцам? С одной стороны, постоянно убеждаешься, что способность не замечать, игнорировать незнакомых людей вовсе не означает, что англичане черствы, безразличны к окружающим. Отнюдь нет! При всей своей замкнутости и отчужденности они на редкость участливы, особенно к существам беспомощным, будь то потерявшие хозяев собаки или заблудившиеся иностранцы. Можно остановить на улице любого лондонца и быть наперед уверенным, что он, не считаясь со временем, окажет любое возможное содействие.
Там, где японец или француз предпочтет не ввязываться в дело, которое его не касается, англичанин без колебания придет на помощь незнакомцу, если почувствует, что в этом есть нужда. И чем затруднительнее положение, в котором вольно или невольно оказался человек, тем больше участия проявят к нему окружающие. Если в незнакомом поселке у тебя сломалась машина, тут же найдутся люди, готовые съездить за механиком в ближайшую автомастерскую. Если ребенок в дождливый день не может попасть домой из-за того, что потерял ключи, незнакомые соседи тут же уведут его к себе, согреют, напоят чаем. Но, с другой стороны, вновь и вновь с сожалением отмечаешь и другое — что всякая подобная услуга (полученная или оказанная) отнюдь не разбивает лед отчужденности, не служит мостом к более близкому знакомству. Соседи, к которым ты преисполнишься благодарности, подчеркнуто держатся так, словно никакого сдвига в отношениях с ними не произошло.
Как часто туристов с континента, особенно итальянцев, испанцев, французов, вводит в заблуждение легкость, с которой им удастся завязать уличный разговор с английской девушкой. Она отвечает на вопросы без смущения, просто и дружелюбно, словно хорошему знакомому. Но не нужно обманываться: это просто долг участия в отношении иностранца, которому она чувствует себя обязанной помочь, как слепому старику, которого нужно перевести на другую сторону улицы. Она охотно покажет приезжему дорогу, она может даже довести его до нужного театра, ресторана или отеля. Но тщетно приглашать ее разделить компанию и чаще всего бесполезно пытаться выяснить ее имя, телефон или договариваться о встрече.
Повествуя о других народах, путешественники любят начинать с фразы: «Что меня больше всего поразило в них с первого взгляда, так это…» Для рассказа об англичанах такая строчка, пожалуй, меньше всего подходит, ибо их самой типичной чертой является как раз отсутствие чего-либо характерного, броского, нарочитого. Можно довольно долго жить в Британии, не увеличивая и не убавляя того арсенала предубеждений об этой стране, с которыми в нее приехал. Раньше чем что-либо другое замечаешь, впрочем, что англичанам, в свою очередь, тоже свойственны контрпредубеждения в отношении иностранцев, и именно они оказываются, как правило, первым предметом наблюдений и размышлений новичка.
Джоанн Харрис «Ежевичное вино»
Итак, писатель, загнанный в угол, живущий с женщиной, которая его не понимает и делает творческим импотентом. И вот, в какой-то момент он решается попробовать вино, доставшееся ему от Джо. Ведь это те волшебные времена и вдохновили его на написание талантливой книги, времена, когда он был самим собой.
Он достал бутылку…
За стеклом что-то скакало и резвилось. Бутылки в погребе дребезжали и плясали в ответ.
Иногда это происходит случайно. После долгих лет ожидания — правильного порядка планет, судьбоносной встречи, внезапного порыва вдохновения — нужные обстоятельства возникают сами собой, украдкой, без фанфар, без предупреждения. Джей полагает это судьбой. Джо называл это волшебством. Но иногда это лишь томление, нечто в воздухе, одно движение — и то, что годами лежало мертвым грузом, меняется внезапно и необратимо.
Достопримечательности Парижа. Лувр.
Любительская алхимия, называл это Джо. Будничное волшебство. Джей Макинтош потянулся за ножом — срезать печать.
Она продержалась годы. Нож срезал ее и обнажил невредимую пробку. Немедленно в ноздри шибануло так сильно, что Джею оставалось только терпеть, стиснув зубы, пока запах пытался поработить его. Пахло землей, кисловато, как от канала в середине лета, с остротой, напомнившей ему овощерезку и жизнерадостный вкус молодого картофеля. Мгновение иллюзия была так сильна, что он практически оказался там, в том утраченном месте, где Джо опирался на черенок лопаты, а радио, пристроенное в развилке дерева, играло «Запускайте клоунов».
Собор Парижской Богоматери на острове Сите.
Неожиданно Джея охватило неуемное волнение, и он плеснул вина в бокал, стараясь не пролить в чрезмерном пылу. Оно оказалось темно-розовым, как сок папайи, и словно карабкалось по стенкам бокала в лихорадочном предвкушении, как будто что-то внутри его жило и отчаянно хотело опробовать свое волшебство на плоти Джея. Он посмотрел на бокал со смесью недоверия и желания. Часть его хотела выпить вино — годами ждала этого момента, — но в то же время он медлил. Жидкость в бокале была мутной и пестрела коричневатыми хлопьями, похожими на ржавчину. Он неожиданно представил, как пьет, задыхается, корчится в агонии на плитках пола. Бокал замер на полпути ко рту.
Он снова посмотрел на жидкость. Померещившееся ему движение прекратилось. От вина пахло чем-то сладковатым, аптечным, вроде микстуры от кашля. Он вновь спросил себя, зачем прихватил бутылку. Волшебства не бывает. Но Джо заставил его поверить в обратное; старый плут в очередной раз обманул его. Однако в бокале что-то есть, настаивал рассудок. Что-то особенное.
Восход солнца над Парижем. И Эйфелева башня
…
Бутылки вокруг нас радостно бурлили. Мы слышали, как они шепчут, поют, окликают друг друга, резвятся. Их смех был заразителен, бездумный призыв к оружию. «Шато шалон» вяло бормотал что-то неодобрительное, но в буйной карнавальной атмосфере в его голосе чудилась зависть. Я, оказывается, присоединился к ним — задребезжал в своем ящике, подобно банальной молочной бутылке, безумствуя от предвкушения, понимая, что происходит нечто.
…
Одна из провинций Франци и. Прованс. Цветущая лаванда.
Он поднес бокал ко рту. Запах снова ударил в ноздри, слабый сидровый аромат дома Джо с его горящим ладаном и помидорами, что зрели на кухонном окне. На мгновение Джею показалось, что он слышит, как со звоном разлетаются осколки стекла, словно люстра рухнула на накрытый стол. Он пригубил вино.
….
Вкус был не менее ужасен, чем в детстве. В бормотухе не было ни капли винограда, только мешанина сладковатых забродивших вкусов, амбре помойки. Она пахла, точно канал летом и заброшенные железнодорожные пути. Она была резкой, как дым и горящий мусор, и все же навевала воспоминания, хватая за горло и память, вытаскивая на свет образы, которые Джей числил навеки утерянными. Он сжал кулаки, атакованный картинами прошлого; внезапно закружилась голова.
Город во Франции – Кан. Расположен в Нормандии.
….
Но вино пробудило что-то необычное, и Джей хотел разглядеть его поближе. Он сделал еще глоток и обнаружил, что нёбо привыкает к странным нотам вина. Теперь он ощущал переспелые фрукты, запекшиеся кристаллами коричневого сахара, наслаждался вкусом сока из овощерезки и слышал, как Джо подпевает старому радио на задворках участка. Он в нетерпении осушил бокал, распробовав пикантное сердце вина и чувствуя, как его собственное сердце бьется с новой силой, стучит, словно после забега. Пять оставшихся под лестницей бутылок бормотали и тряслись от безудержного веселья. У Джея прояснилось в голове и успокоилось в желудке. Он попытался распознать свое ощущение и в итоге понял: радость.
Я нарочно убрала всё остальное, оставив только отрывки, относящиеся к этому процессу, к тому, что сотворило вино. Будничное волшебство… Бытовая алхимия…
Фотографии для этого раздела.
Страсбургский собор считается шедевром готического искусства. А находится Страсбург в провинции Эльзас.
Город Сен-Мало в провинции Бретань, Франция.
Город Аяччо является столицей Корсики.
В лесах Франции тоже много лесов из берёз и дубов. Из дубов, кроме черешкового, встречается дуб кермесовый.
Из цветов во Франции любят ландыши. В мае там проходит праздник ландышей.
Изучаем растения
Вот делятся опытом посадки помидор. Женщина всю зиму сушила сухарики, хлебные корочки, несъеденное печенье и другие мучные изделия. При посадке помидор на дно каждой лунки она клала по горсти сухарей, и по горсти золы. Больше за сезон ничем не подкармливает. Утверждает, что томаты у неё прекрасные.
Ещё способ посева растений. Их можно сажать в кипяток. Либо пролить кипятком лунки, а потом сеять в горячую землю, либо сначала посеять семена, а потом всё полить кипятком. Утверждается, что ничего семенам не будет. Автор так сеял сельдерей, базилик, лук порей и цветную капусту, а также петунии, львиный зев и анютины глазки. Всходы получились хорошие.
Так же по кипятку он сажает огурцы. Делает грядку, заправляет её золой и удобрениями, хорошо поливает и через несколько часов проливает её кипятком из лейки. Сразу после этого сажает огурцы сухими семенами и накрывает грядку плёнкой. Считается, что горячая вода помогает удалить эфирную оболочку семени, которая затрудняет прорастание.
Фотографии для этого раздела.
Изображение разных частей картофеля.
Цветы георгины очень любят в Англии и Франции.
Мои истории
Здесь в этот раз я отвечу на вопросы по поводу моих росписей.
Да, самой сложной была роспись прихожей в деревне. Пейзажи не мои, брала работы талантливых художников, где всё уже выверено – только копируй. Свои пейзажи брать не захотела по той причине, что не хочу здесь природу нашей полосы. Хотелось видеть горы, прежде всего горы, и они у меня присутствуют на всех пейзажах. Сначала писала небольшой пейзаж акрилом, потом пыталась повторить на стене. Действия и приемы совершенно разные в зависимости от величины пейзажа.
В прихожей в Ярославле я не делала рисунок на стене. Сначала подобрала понравившиеся мне папирусы, многие постаралась написать на бумаге. Стала переносить на стену и поняла, что это очень сложно. Изображение лиц – работа тонкая. С одного раза не получается. Начинаешь стирать и размазываешь по шпаклевке и грунтовке карандаш. Помучившись немного, я отвезла свои рисунки в соответствующую фирму, где мне сделали то же самое, но в чёрно-белом выражении и нужного размера. А дальше я перенесла рисунок на стену через копирку.
Пейзаж Рериха в маленькой комнате я распечатала на принтере, нанесла на него сетку линий, а далее в масштабе такую же сетку линий на стену. После этого не трудно было восстановить рисунок по сетке.
А вот дальше встала проблема, как заполнить такие огромные поверхности рисунка.
Кстати, доча приезжала в деревню, посмотрела мою роспись маленькой и большой комнат и сказала, что мои фотографии совершенно не передают красоту стен, с чем я совершенно согласна. Фото большой комнаты выложу попозже.
Фотографии для этого раздела.
Эвелин де Морган. Кадм и Гармония, 1877.
Один из подвигов Геракла. Он стоит рядом с Атлантом, который держит земной шар. В руках у него яблоки Гесперид.
Богиня любви Афродита рождается из морской пены. Правда, пены не видно. Единственный атрибут рождения – раковина. Но хороша штучка.
